Крым вдохновлял их на написание рассказов, стихов, картин. Он покорил их своей естественностью и необычностью по сравнению со столицей. Но в то же время были и такие нюансы, которые вызывали непонимание, удивление и, порой, разочарование. Известные классики в своих высказываниях не скупились на слова, описывая свое пребывание в Крыму. И плохое, и хорошее, зато правдивое, честное и искреннее.
Портал «Сейчас в Крыму» расскажет о двух сторонах медали Крыма глазами классиков, которые в свое время отдыхали на полуострове.
Приехав в 1820 году в Крым, Пушкин сначала разочаровался. Унынию поэт предался, увидев Керчь. Этот город Александра Сергеевича не впечатлил. В своем письме к Дельвигу он даже писал:
«Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу (развалины башни), там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи — и только…».
Зато, оказавшись в Гурзуфе, Пушкин фактически не выпускал перо из рук, он фонтанировал очередными гениальными стихами, среди которых: элегия «Увы, зачем она блистает», «Мне вас не жаль года весны моей», «Зачем безвременную скуку», и кстати, свою поэму «Кавказский пленник» он начал писать именно в Крыму.
Ну, а его поэма «Бахчисарайский фонтан», как можно уже догадаться была написано после того, как Пушкин посетил Бахчисарай, который оставил у него неизгладимое впечатление.
Из воспоминаний поэта:
«Вошел во дворец, увидел я испорченный фонтан, из заржавленной железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат».
Кстати, интересный факт. Вся элита: художники, поэты, писатели останавливались в Гурзуфе преимущественно в доме, который построил герцог Ришелье. Пушкин также не остался в стороне и, пребывая в «южной ссылке» находился в стенах этого дома. Что интересно, за питание и проживание платить не надо было, но молодой Александр Сергеевич умудрился потратить все свои деньги, так что пришлось писать брату, чтобы тот выслал ему еще несколько банкнот.
Время, проведенное в Гурзуфе, Пушкин описывал так:
«Жил я сиднем, купался в море и объедался виноградом. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество».
В маленьком, уютном Гурзуфе жизнь ключом, конечно не била. Поэтому 21-летний Пушкин развлекался, как мог. Например, подглядывал за обнаженными девушками, которые купались в море. Загорать тогда было не принято, а врачи рекомендовали купаться до 11.00 и то по пять минут. Вот юный Александр, заняв удобную позицию в оливкой рощи и любовался дамами, плавающими в неглиже, тогда ведь еще не было купальников.
Из развлечений Пушкин также дегустировал вина и катался на лошадях.
И даже, несмотря на некоторые отрицательные нюансы, все-таки пребывание в Крыму Пушкин вспоминал с особой трогательностью. Не зря же он писал:
«Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму»…
Антон Чехов приехал в Крым не сколько из-за любви к этому краю, сколько из необходимости. У него был туберкулез, а крымский воздух и климат, как нельзя лучше подходит для таких больных. Но будучи врачом, Чехов понимал, что приехал в Крым умирать.
Свое первое знакомство с Крымом у Чехова началось в 1888 году, когда он посетил Севастополь и оттуда на лошадях ехал целый день, чтобы добраться до Ялты.
Позже, зная уже свой диагноз Чехов решает поселиться в Ялте, где изобилие кипарисов делало воздух лечебным. Но город Антону Павловичу сначала ужасно не понравился. Скучно ему было в Ялте. Благо писателя навещали его именитые друзья уже в его собственном доме, купленном в Ялте за 4 тысячи рублей. Сейчас это дом-музей Чехова. В нем в свое время побывали: Бунин, Горький, Куприн, Короленко, Шаляпин, Рахманинов. И все же большую часть времени Чехов проводил в одиночестве, прогуливаясь в межсезонье по безлюдным пляжам. В письмах родным он жаловался, что в Ялту газеты приходят с опозданием, а «без газет можно было бы впасть в мрачную меланхолию и даже жениться».
Ялту Чехов еще описывал так:
«Коробкоообразные гостиницы, в которых эти рожи бездельников-богачей с жаждой грошовых приключений, парфюмерный запах вместо запаха кедров и моря, жалкая, грязная пристань…» Заметьте, что-то это напоминает и наше современное время, не так ли? А говорят, что раньше все было по-другому».
Да, по сути, так же и было всегда.
Недуг – туберкулез костей заставил приехать в Крым и Лесю Украинку. Чтобы подлечиться она приезжала на полуостров три раза. Сначала с матерью в 1890 году она отдыхала в Саках, год спустя с братом в Евпатории и в 1907 году с мужем в Балаклаве и Ялте.
Врач прописал Лесе Украинке грязевые ванны. А стоит отметить, что в то время эта процедура была жуть какой, не каждый выдержит. Это не так, как сейчас туристы с улыбками на лицах отдыхают на берегу озера Мойнаки перемазавшись грязью – довольные и с уверенностью, что это поможет. Либо же находясь в грязелечебнице, где все чисто, аккуратно и безболезненно. Лесе Украинке пришлось вытерпеть немало мук от былой процедуры. Ну, представьте, человека укладывали на цементированные площадки, обмазывали глиной с головы до ног. Он лежал, потел и не мог пошевелиться. Далее его еще обматывали простыней. На все про все уходило около двух часов!
После такой каторги Леся улучшения не чувствовала. Кстати, курс такого грязелечения был не из дешевых. В 1910 году 45 рублей для больных в общей палате и 130 рублей для элиты, кто желал принимать процедуры в отдельной палате. Плюс еще 5-15 рублей лечащему врачу. К слову, тогда корова стоила столько же – 5 рублей. Так что можно себе представить, сколько денег ушло у Леси Украинки на здоровье, притом, что облегчение грязи ей не принесли.
Так что Крым оставил и поэтессы далеко не радужные воспоминания. Не удивительно, как она описывает свое впечатление от путешествия на Ай-Петри:
«Солнце палящее сыплет стрелы на мел белый, ветер вздымает порох, душно... ни капли воды... это будто дорога в Нирвану, страну всесильной смерти...».
Поэта и художника Максимилиана Волошина покорил Коктебель, да так, что он решил построить на побережье дом и построил. В свое время там отдыхали и вдохновлялись: Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Анна Ахматова, Николай Гумилев, Андрей Белый и другие.
Интересный факт: у Волошина была особая философия по поводу одежды. Он считал, что от нее по возможности надо избавляться, чтобы чувствовать себя свободным, ничем не скованным человеком. Отсюда его любовь купаться в море нагишом. Причем именно этот факт и сделал его якобы прародителем знаменитого нудистского пляжа в Коктебеле. Однако Волошин никого обнажаться не призывал и делал это, когда на пляже никого не было, ну, или, по крайней мере, не было толпы туристов.
Кстати, если бы не Волошин, который пригласил Михаила Булгакова с женой погостить у него дома в Коктебеле, не известно, когда бы еще писатель посетил полуостров. Так что своим визитом на крымскую землю в 1925 году Булгаков обязан Максимилиану Волошину. В его доме он с женой провел чуть больше месяца. За это время чета Булгаковых успела приобщиться к такому занятию, как собирание полудрагоценных камешек на пляже. У местных это было любимое развлечение. Булгаков даже сравнивал эту страсть со спортом и тихим умопомешательством. А вот загорать и плавать нагишом, как это делал Волошин, Булгаков не решился.
Посетил в Крыму Булгаков и тогда уже дом-музей Чехова. Добирались они с женой в Ялту на пароходе, где Булгакова ужасно тошнило. Прибыв в летнюю столицу Крыма, им пришлось снять один из самых дорогих номеров в гостинице за 3 рубля в сутки. На вопрос Булгакова, почему же так дорого? Ему ответили: «А что вы хотите, это же курорт!»
О ялтинском пляже он писал так:
«Покрыт обрывками газетной бумаги... и, понятное дело, нет вершка, куда можно было бы плюнуть, не попав в чужие брюки или голый живот. А плюнуть очень надо, в особенности туберкулезному, а туберкулезных в Ялте не занимать. Поэтому пляж в Ялте и заплеван... Само собою разумеется, что при входе на пляж сколочена скворешница с кассовой дырой, и в этой скворешнице сидит унылое существо женского пола и цепко отбирает гривенники с одиночных граждан и пятаки с членов профессионального союза».
Кстати, практически также о пляжах отозвался и Маяковский. Он не только рекламировал Крым в своих стихах, но и не боялся сказать правду о том, что это страна дизентерии, грязи и потрясающего климата.
Вот, кто обожал Балаклаву и был ее ярым поклонником, так это Куприн. Особой его страстью в Балаклаве стала морская рыбалка. Он даже познакомился со всеми местными рыбаками, чтобы те позволили ему участвовать вместе с ними в настоящей рыбной ловле. Свои впечатления Куприн отобразил в очерках «Листригоны».
Кстати, тогда в Черном море ловили не только кефаль, ставриду, камбалу и селедку, но и огромных осетров и белуг. Балаклавские рыбаки ловили также макрель, по-другому скумбрия. Тогда больше всего макрельных заводов было именно в Балаклаве. Но не стоит путать их с заводами по переработке рыбы. Что это такое можно понять, прочитав строки из «Листригонов»:
«Завод – это сделанная из сети западня в десять сажен длиною и саженей пять в ширину. Рыба, идущая ночью большой массой вдоль берега, попадает благодаря наклону сети в эту западню, и выбраться оттуда уже не может без помощи рыбаков, которые поднимают завод из воды и выпрастывают рыбу в свои баркасы. Важно только вовремя заметить тот момент, когда вода на поверхности завода начнет кипеть, как каша в котле. Если упустить этот момент, рыба прорвет сеть и уйдет. У каждой рыбацкой артели были свои заводы, то есть свои специально выбранные постоянные места добычи рыбы, где и устанавливали такие ловушки», - писал Куприн, который знал обо всем этом уже не понаслышке.
Кстати, насчет ловли красной рыбы. Довольно интересный процесс, который также описал Куприн:
«Наступает зима. На всем Крымском побережье – в Анапе, Судаке, Керчи, Феодосии, Ялте, Балаклаве и Севастополе – рыбаки готовятся на белугу. И вот однажды, с первым попутным ветром, на исходе ночи, но еще в глубокой тьме, сотни лодок отплывают от Крымского полуострова под парусами в море. Уплывают в открытое море за тридцать и более верст от берега. За этот длинный путь атаман и его помощник успевают изготовить снасть. А белужья снасть представляет собою вот что такое: вообразите себе, что по морскому дну, на глубине сорока сажен, лежит крепкая веревка в версту длиной, а к ней привязаны через каждые три-четыре аршина короткие саженные куски шпагата, а на концах этих концов наживлена на крючки мелкая рыбешка. Такие снасти рыбаки устанавливали в открытом море, через день-два возвращались туда, и «если богу или случаю будет угодно, на крючьях окажется белуга, проглотившая приманку, огромная остроносая рыба, вес которой достигает десяти-двадцати, а в редких случаях даже тридцати и более пудов».
Чету Маминых поездка в Ялте в 1900 году не впечатлила, слишком уж людно было. И если бы не друг, Александр Куприн, который так разрекламировал Балаклаву, что отказаться не было сил, возможно Мамин-Сибиряк и не поехал бы в Крым снова.
Куприн звал друга жить вместе, была как раз возможность остановиться на даче Ремизова.
- Хорошо здесь, очень хорошо, - говорил Мамин в этот день за обедом. - Попробую и отдохнуть и писать...
В первые дни пребывания в Балаклаве Дмитрий Наркисович просыпался очень рано и отправлялся на базар. Изобилие фруктов, рыбы, груды всякого морского улова – все это очень впечатляло Мамина-Сибиряка.
После завтрака и небольшого отдыха, он обычно шел в городскую библиотеку. Там для него специально уже откладывали свежие газеты, а иногда и устраивались беседы с посетителями, которые были поклонниками творчества Сибиряка.
После раннего обеда в два часа Мамин ложился отдыхать и остальное время дня проводил у себя. В семь часов ужинал, а в девять ложился спать.
Только при таком санаторном режиме можно было надеяться, что развитие склероза у Дмитрия Наркисовича несколько замедлится. Кстати, из-за болезни Мамин-Сибиряк и не мог разделить с Куприным все его увлечения.
Когда Куприн вечером с рыбаками уезжал далеко в море, Мамин с грустью вспоминал Урал и свою молодость, о том, как и он когда-то любил ночью бить рыбу острогой, а на рассвете, усталый и счастливый, разложив костер на берегу, варил уху.
Из воспоминаний: Если ночью он хорошо спал и ранним утром просыпался бодрым и свежим, он шел со мной на набережную встречать возвращавшихся в бухту рыбаков. С жадным любопытством он рассматривал попавших в сети больших камбал, морских петухов, скатов, громадных крабов и всяких необыкновенных рыб и ракообразных. Потом, за утренним завтраком, он подробно обсуждал с Куприным улов, преимущества ловли сетями перед вентерями, мережками и прочей рыбачьей снастью. Оба с жаром углублялись в вопрос, на какую приманку охотнее всего идет рыба, и часто спорили о свойствах той или иной наживки. Под конец Мамин говорил Куприну:
«Нет, не люблю я вашу морскую рыбу, совсем она не рыба, а неизвестно что... Настоящая рыба только наша сибирская - осетр, нельма, муксун. А хваленая ваша белуга, сами же рыбаки рассказывают, во время бури то ревет, то хрюкает - ни рыба, ни мясо...»
Комментарии